Osip Mandelshtam

If language is the house of being of a poem, what is the house in which a translated poem comes to reside? Following Paul Ricoeur, I call that metaphoric house the house of remembering and mourning. This is because translation, Ricoeur suggests, involves both the ‘work of remembering’ and the ‘work of mourning’. The work of a translator advances the original piece by ‘salvaging’ it but is also accompanied with ‘some acceptance of loss’. This loss he notes is where the seeds of mourning begin to sprout.
In this essay I discuss translation of Osip Mandelshtam’s Russian poems into German by Paul Celan. In 1958 Celan experienced a close encounter with Mandelshtam’s poetry, an encounter he began to describe as Begegnung (encounter). Celan began working with the poems in 1958 and, in less than one and a half years, translated 45 poems by the Russian poet.
In an essay, ‘The meridian’, Celan describes poetry as Gespräch, ‘a conversation or dialogue and often a despairing dialogue.’ I can spot traces of despair in Celan’s translation of Mandelshtam and this despair, I argue, is the source of mourning translators more often than not experience.

Монография Л. Г. Пановой «Мнимое сиротство: Хлебников и Хармс в контексте русского и европейского модернизма» – попытка подвергнуть художественные произведения, манифесты и жизнетворческие практики первого авангарда непредвзятому рассмотрению, не зависимому как от культа авангарда, так и от сложившейся за столетие инерции его восприятия. В монографии проблематизируются: природа первого авангарда, легитимность того уникального места, которое он занял в сегодняшнем литературном каноне, и масштаб его новаторства (письмо с якобы чистого листа без опоры на предшественников). В развитие этой исследовательской программы прокладываются увлекательные интеллектуальные маршруты от существующих трактовок прославленных произведений Велимира Хлебникова («Заклятия смехом», «Мирасконца», «Ка», «Зангези» и др.) и знаменитой пьесы Даниила Хармса «Лапа» – через их контекстуализацию – к новым. В результате у обоих писателей обнаруживается богатейшая доавангардная родословная. Драматического пика анализ творчества Хлебникова и Хармса достигает при обсуждении их программных жестов разрыва с традицией, типа бросания Пушкина с парохода современности, долженствовавших отвлечь внимание аудитории от предшественников и сфокусировать его на грандиозном авторском «я». В целом оба писателя оказываются, сами того не желая, типичными представителями модернизма, разделяющими со своей эпохой интеллектуальные моды, сюжеты, мотивы, жизнетворческие и рекламные стратегии. Их принадлежность к модернизму демонстрируется и в разделе, посвященном нумерологическому топосу русской литературы. Почерпнув математический репертуар у современников-модернистов, Хлебников использовал его для создания своих автомифологем «Король времени» и основатель «звездного языка», на которые затем нетривиальным образом отреагировали обэриуты, а также другие модернисты, как авангардного, так и неавангардного толка, от Михаила Кузмина и Евгения Замятина до Вениамина Каверина и Осипа Мандельштама.
Для филологов, специализирующихся на авангарде и модернизме, и широкого круга читателей, интересующихся историей русской литературы. Второе издание, испр. и доп., - 2018.

Начало монографии см. здесь -  https://id.hse.ru/books/226935985.html ; там же ссылка на сайт, продающий электронную версию книги .

An Imaginary Orphanhood: Velimir Khlebnikov and Daniil Kharms in the Context of Russian and European Modernism (1st. ed. 2017, 2nd ed. 2018) by Lada Panova takes a new and revisionist look at the Russian avant-garde. It examines the literary works, manifestoes and life-as-art practices of Velimir Khlebnikov, Daniil Kharms and other avant-garde authors, countering various critical myths about the avant-garde (including its own), especially the notion that the movement arose ex nihilo, totally rejecting all authority or precedent and “writing from a clean slate.”
An Imaginary Orphanhood offers provocative readings of the most celebrated works by Khlebnikov (“Incantation by Laughter,” The World in Reverse, “Ka,” Zangezi, etc.) and of Kharms’ much discussed play Paw. In each case, analysis begins with an overview of accepted interpretations; goes on to contextualize the work by examining relevant intellectual fashions, cults and patterns of the epoch that came into play; and ends up offering some unexpected conclusions.
Among other things, this reexamination of Khlebnikov and Kharms’ works reveals the authors’ rich pre-avant-garde literary pedigrees. The demythologization of the “orphanhood” proclaimed by the first avant-gardists culminates in a discussion of Khlebnikov and Kharms’ programmatic gestures of rupture with tradition, such as the well-known call to throw Pushkin and the classics off the steamboat of modernity. These gestures aimed at deemphasizing the writers’ links to their predecessors and focused readers’ attention instead on their own grandiose selves. In reality, both Khlebnikov and Kharms emerge, unwittingly, as true sons of modernism who shared its intellectual concerns, as well as its strategies for self-advertising and for making art out of life (zhiznetvorchestvo).
The modernist manner of avant-garde thinking is also demonstrated in a section dedicated to the numerological topos in Russian literature. Khlebnikov reworked the modernist numerological repertoire, generating self-promotional mythemes and laying claim to such titles as “King of Time” and Founder of the universal “star language.”  These in turn provoked lively responses from Oberiu and other modernists, including Mikhail Kuzmin, Evgenii Zamiatin, Veniamin Kaverin and Osip Mandel’shtam.
An Imaginary Orphanhood targets specialists in Russian modernism and Russian avant-garde, as well as a wider readership interested in Russian literature.

This article offers a detailed analysis of Osip Mandelstam’s poem Na otkosy, Volga, chlyn’, Volga, chlyn’. The main purpose of the paper is to describe how the poet uses folklore and pseudo-folklore traditions to create his own text. The author concludes that certain words and metaphors dispersed in Mandelstam’s poem refer to folklore topoi. As a result, the poem seems to be intuitively understandable despite the fact that the grammatical structure complicates the perception of its semantics. Thus, Mandelstam’s poem does not appear to be “obscured” (tëmnoe), contrary to what has been commonly pointed out in previous studies. Moreover, even immanent analysis allows the reader to understand the main semantic features of the text. The article calls into question the intertextual approach, which is the most common, to the late work of Mandelstam.

В этой книге выделяется и анализируется направление внутри Серебряного века, условно обозначаемое как «срединный путь». Рассматриваются тексты сравнительно поздних, «зрелых» модернистов — Михаила Кузмина, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Марины Цветаевой и Георгия Иванова — плеяды авторов, отказавшихся от
сверхценных идей символистского и футуристического образца (ухода из мира сего в мир иной; таких ипостасей писателя, как демиург, пророк, маг, сверхчеловек, Король Времени и т. д.) и видевших силу художественного высказывания в литературных достоинствах: вкусе и стиле; человеческом голосе; нетривиальном содержании; экспериментах, органично встроенных в повествование, и — шире — живом равновесии всех частей текста. Цель этой книги состоит в переосмыслении признанных шедевров Серебряного века и введении в литературоведческий оборот малоизвестных или незаслуженно забытых текстов. Новое освещение получают Кузмин и Ахматова, последняя — как сумевшая поднять жизнетворчество, практиковавшееся символистами, на недосягаемый для них
уровень, соответствовавший модернистской эстетике «срединности».

Детальные монографические разборы, предложенные в 14 главах этой книги, сочетаются с рассуждениями о состоянии таких субдисциплин, как ахматоведение, кузминистика и мандельштамоведение.

Презентация книги в Доме Лосева 6 июля 2021 -  https://www.youtube.com/watch?v=Guy37m7fpAM .

В основу этой книги легли три очерка о поэзии О. Мандельштама 30-х годов, в каждом из которых предпринимается попытка всесторонне прокомментировать некую отдельно взятую деталь поэтического текста. Заглавный очерк посвящен рассмотрению одной лексемы, ставшей предметом полушуточного обыгрывания в стихотворении «Дайте Тютчеву стрекóзу…», во втором очерке выявляются литературные параллели и ассоциации, скрывающиеся за определенным образом из стихотворения «Возможна ли женщине мертвой хвала?..», и, наконец, в последнем очерке анализируется конкретный прием, характерный для поэтики позднего Мандельштама. Исследование рассчитано на историков русского литературного языка, историков литературы и филологов широкого профиля.

In the dark / you say no //// but someone / has sharpened /
the words //// —the pains in / the feet occur / in the head— //// the dark in / the darkness /  is not a little dark //// bit by bit / your eyes / teethe their / lids.

----------------------------------------------------------------------------------------
In Hope Against Hope, Nadezhda Mandelstam recalls how her husband, Osip Mandelstam, was arrested in May 1934 for writing a poem in which he compared Stalin’s mustache to a cockroach. Mandelstam had recited the poem for a small group of friends, and someone reported him to the police. Because of the intervention of Boris Pasternak, Anna Akhmatova, and Nikolai Bukharin, Mandelstam was initially saved. After a number of weeks in prison, he was sent into internal exile, first in Cherdyn, then in Voronezh. He was permitted to return to Moscow toward the end of 1937, but only to be rearrested in 1938 and sent to the Far East where he died of typhus in a transit camp. Nadezhda Mandelstam recalls that when her husband was released from prison in 1934, the voices of Stalin’s interrogators inhabited the spaces from which his poetry came and that they spoke in the place of his poetry. During his initial months of exile, Mandelstam tried to commit suicide by jumping from a hospital window. It was also at this time that he imagined that Anna Akhmatova had been killed and that her body had been thrown into a neighboring ravine. I began writing “Mandelstam’s Ravines” with this image in mind, with this sense of landscape, and with the experience of Stalinist voices as they speak out of places from which poetry is written. As a young man, Stalin was also a poet of some promise. In 1907, Ilya Chavchavadze published one of Stalin’s poems in A Collection of the Finest Examples of Georgian Poetry. As I imagine him, Stalin fully understood the spaces where what Blake calls “poetic genius” lives. As I imagine Stalin, he worked to terrorize those spaces as deeply as possible so that his voice would speak from them. The historical record suggests that he was often successful in a way that went far beyond the work of individual poets, but what are the effects of the poetry he inhabits, of its spaces, on his voice (or voices)?

Over the course of a year of writing, “Mandelstam’s Ravines” became the first of three sequences of poems which try, as experiments, to engage this history. At times it has seemed to me in writing these poems that Stalin has become a little like Blake’s Urizen and that Mandelstam has become a little like Blake’s Los. At one moment in The Book of Urizen,  Los experiences Urizen as if he has been “rent” from his own side. Los waits for “the wrenching apart” to be “healed . . . but the wrenching of Urizen heal’d not.”

This article reconstructs the literary and ideological genealogy of the "Ossetian myth" of Stalin's origins in Osip Mandelstam's poem, "We live without feeling the land beneath our feet…" (1933). It argues that in his verbal fight with Stalin the poet drew from Mikhail Dzhavakhishvili's allegorical novel Dzhako's Fugitives, written in the aftermath of the failed Georgian Uprising of 1924 and translated into Russian in 1929. The proposed textual and ideological relationship between Mandelstam's poem and Dzhako's Fugitives extends the list of the poem's sources and suggests that in his attack on the tyrant as a demonized "other," Mandelstam rhetorically aligned himself not only with the ambivalent tradition of Russian Romantic orientalism but also with the nationalist ressentiment myth of the Georgian intelligentsia.

Настоящая статья представляет собой монографический анализ герметичного четверостишия позднего Мандельштама, посвященного итальянскому языку. Несмотря на его лаконичность в нем варьируется сразу несколько традиционных топосов. Это, в частности, споры о том, каков характер итальянского языка (для Мандельштама - то женский, то детский), а также вопрос о том, как на итальянский язык повлияли его авторы, а именно Петрарка, Ариосто и Тассо. Мандельштамовская миниатюра вдобавок украшена такими ключевыми словами, как жемчуг и друг, тянущими за собой русско-итальянские ассоциации, и - в глубоко запрятанном виде - гастрономической метафорой: вкушения итальянской фонетики как устрицы. После проведенного разбора "Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг..." предстает оригинальнейшим высказыванием в такой, казалось бы, хорошо разработанной русскими поэтами области, как итальянофилия.

Веб-сайт Летней школы - https://schoolsummer.jimdo.com/о-журнале/номера-журнала/2018-т-14-1/ .

This article is a close reading of Osip Mandel'shtam's enigmatic quatrain (1933, 1935) about the Italian language. Brief as it is, it boasts variation on several traditional topoi at once. Two among them are: disputes about the nature of the literary Italian language (for Mandel'shtam Italian sounded sometimes feminine, sometimes childish) and the issue of it having been shaped by its founders, namely Petrarch, Ariosto and Tasso. The miniature poem is lavishly decorated with the key-words pearl and friend involving Russian-Italian associations and also harbors a rich gastronomic metaphor: relishing Italian phonetics like an oyster. The paper shows the poem to be a consummate gem in the widespread genre of Russian Italophile verse.

Ключевые слова: Мандельштам, филологическая поэзия, монографический разбор одного произведения, грамматика поэзии, интертекстуальность, Петрарка, Ариосто, Тассо, Ломоносов, Батюшков, Пушкин, русская итальянофилия, споры о характере разных языков, топос жемчуга, топос устрицы, мотив дружбы

Key words: Mandel'shtam, philological poetry, close reading of a text, the grammar of poetry, intertextuality, Petrarch, Ariosto, Tasso, Lomonosov, Batiushkov, Pushkin, Russian Italophilia, debates on the gender of different languages, pearl topos, oyster topos, friendship motif

В статье, являющейся частью большого исследования о поэзии Осипа Мандельштама, предложен новый подход к его переводам сонетов Петрарки. Сопоставление риторики, поэтики и интертекстуального фона 164-го сонета («Or che ’l ciel et la terra e ’l vento tace…») и мандельштамовского перевода («Когда уснет земля и жар отпышет…») приводит исследователя к выводу, что точность не входила в переводческую стратегию Мандельштама. Русский поэт переписал текст Петрарки по-своему, следуя своей собственной логике. В переводе 164-го сонета Мандельштам подчеркивал свое сходство с Петраркой, создавая «филологическую» поэзию с сильным интертекстуальным компонентом.
Ключевые слова: О. Мандельштам, Петрарка, сонет 164, поэтика перевода.

This article, part of a larger study of Osip Mandelshtam’s interest in Italian poetry, develops a new approach to his translations of Petrarch’s sonnets. Comparing Petrarch’s rhetoric, poetics and intertextual background of sonnet 164 (“Or che ’l ciel et la terra e ’l vento tace…”) to that of Mandelshtam’s translation (“Kogda usnet zemlia i zhar otpyshet…”), the author concludes that fidelity to the original was not Mandelshtam’s main strategy. The Russian poet rewrote Petrarch’s text in his own mode, following his own logic. In sonnet 164, Mandelshtam’s conceit was to emphasize his affinity to Petrarch in creating “philological” poetry with a strong intertextual component.
Key words: Osip Mandelshtam, Petrarch, sonnet 164, poetics of translation.

This paper is focused on the “semantic halo of meter” («семантический ореол метра»), one of the most recognizable, popular, and widely used concepts in Russian verse studies. After the publication of Kiril Taranovsky’s article “On the Relationships between Verse Rhythm and Theme” (1963), in which the author addresses the issue by looking at the Russian trochaic pentameter and deals with one particular rhythmic variation of the specific meter, most scholars who have adopted Taranovsky’s perspective have overlooked this emphasis therefore effectively shifting focus from rhythm to meter. Mikhail L. Gasparov pointed out that “five semantic shades” are observed around trochaic pentameter. “These are (in the reverse order of relevance): Night, Landscape, Love, Death (triumphant or defied), and Road”. From this perspective, the author analyzes Osip Mandelshtam’s poem “Skilful Lady of Guilty Glances…” (1934; «Мастерица виноватых взоров…»). This poem has attracted a significant number of monographic studies; however, scholars have never examined the poem’s meter and its connection with the semantic halo of trochaic pentameter.

Like the energies that turn water into waves, it is the impulse (порывь) in the words and phrases which, according to Osip Mandelshtam, turns language into poetry. The impulse has no sound – it is silent – but without it, a poem would reduce to its paraphrase. And a poem in translation? Unless the impulse in the % Log in | Register

О.Э. Мандельштам, А.И. Свирский, И.В. Евдокимов, Д.Д. Благой
в Доме Герцена: 1922–1933
(Из комментариев к «Четвертой прозе» О.Э. Мандельштама:
1) «…некий Митька Благой»;
2) «…лицейская сволочь…»;
3) «… разрешенная большевиками для пользы науки…»;
4) «… сторожит в специальном музее…»;
5) «…веревку удавленника Сережи Есенина»).

Вестник РГГУ. №6. 2019. Мандельштамовский выпуск.

В Серебряном веке были поэты, вдохновлявшиеся философскими системами, но были и их антиподы, философии сторонившиеся из страха, что она перевесит - или засушит - поэтическое начало. Мандельштам принадлежал, скорее, к последним. Автору этих строк уже приходилось писать о том, что при всей его любви к Бергсону и Ницше для своих стихов он заимствовал у них не мысли, а яркую, сочную образность.
В настоящей статье речь пойдет о загадочном стихотворении "Может быть, это точка безумия...". На первый взгляд оно противоречит только что сформулированному принципу, представляя собой философский монолог, в котором, как известно, значительное место отведено лучевой символике дантовского "Рая". Его коммуникативная драма состоит в том, что лирическое "я" Мандельштама впадает в символистский, т.е. по определению чуждый ему дискурс, но вовремя спохватывается и извиняется. Стихотворение в целом звучит как борьба поэзии и трансцендентной/ утопической философии, в результате которой побеждает поэзия и сниженный, почти что бытовой пафос.
При анализе раундов этой борьбы будет задействован структурный, коммуникативный и интертекстуальный анализ. Последний сводится к вскрытию мандельштамовских отсылок к Книге Бытия, писателям с теологической/ философской направленностью (Данте, Достоевскому) и философам (Ницше, Розанову).

Сдвоенная статья
1. К выходу в свет книги: П. Успенский, В. Файнберг. К русской речи. Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама. М., 2020 (новое литературное обозрение. научное приложение. вып. CCVI). 360 с. : заметки читателя историко-философской и мандельштамоведческой литературы. XIX. Критика интертекстуального мандельштамоведения (с большими подтекстами и тонкой фразеологией)
2. К проблеме перечтения книги: П. Успенский, В. Файнберг. «К русской речи. Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама». М., 2020. Новое литературное обозрение. научное приложение. вып. CCVI. 360 с. — на фоне работ Б. А. и Ф. Б. Успенских. заметки читателя историко-философской и историко - «косоведческой» литературы.

История. Научное обозрение OSTKRAFT. № 5-6.
М. : Модест Колеров, 2020.
www.ostkraft.ru

Das 125. Geburtsjahr des russischen Dichters Ossip Mandelstam, eines der weltweit bedeutendsten Dichter des 20. Jahrhunderts, dessen poetisches Schaffen während seiner Heidelberger Studienzeit 1909/10 begann, bietet Anlass, diesen Künstler 2016 neu zu würdigen und seine Poesie für ein möglichst großes regionales wie internationales Publikum zu vergegenwärtigen. Das Buch zeigt Originaldokumente, Manuskripte, Fotos und Grafiken aus der Hand und Zeit Ossip Mandelstams. Das Staatliche Literaturmuseum Moskau hat diese
Dokumente für eine Ausstellung in Heidelberg und anschließend Granada zur Verfügung gestellt. Nicht nur spezifische Dokumente wie Mandelstams Universitätsakte oder Kopien der KGB-Untersuchungsakten des 1938 im russischen GULag
verstorbenen Schriftstellers sind zu sehen, sondern auch Objekte aus Mandelstams rastlosem Leben und direktem Umfeld aus dem Besitz Wiktor Schklowskis und Nadeshda Mandelstams. Mit Texten von Dmitri P. Bak, Ralph Dutli, Wladimir Mikuschewitsch, Sebastià Moranta und Pavel Nerler. Übersetzt von: Russisch-Spanisch: Anastasia Konovalova, Elionor Guntín Masot, Sebastià Moranta. Russisch-Deutsch: Martina Jakobson. Deutsch-Spanisch: Geraldine Gutiérrez-Wienken, Héctor
Álvarez Mella, Sebastià Moranta.

Thoughts on Kadare, Borges, Mandel'štam and the Italian culture and literature and its influence outside Italy. Draft of the paper "Universalismo spirituale e nazionalismi tra letteratura d’Italia e d’Albania", published in "La scrittura obliqua di Ismail Kadare. L'écriture oblique d'Ismaïl Kadaré. Balcanistica e comparatistica", a cura di Alessandro Scarsella e Giuseppina Turano, Venezia, Granviale Editori, 2012 [ISBN 978-88-95991-26-9], pp. 47-58.

Интервью Л.Ф. Кациса об обмене культурно-педагогическим опытом с израильским университетом имени Бар-Илана (Рамат-Ган) и Институтом Жаботинского (Тель-Авив). Большое место в тексте занимает рассказ о состоявшейся в Москве, в Еврейском музее и центре толерантности выставке «Тоска по мировой культуре: библиотека О. Э. Мандельштама» (2018–2019).
Также затрагиваются литературные взаимосвязи между творчеством Мандельштама, Маяковского и Жаботинского.

Вопросы литературы / 2020 / No. 3

В статье анализируется кубофутуристический манифест Б.К. Лившица "Освобождение слова" (1913), который можно назвать одной из немногих попыток теоретического осмысления футуристической поэтики. Логика статьи Лившица при этом находится в прямой зависимости от идей В.Я. Брюсова и символизма в целом, и разбор "Освобождения слова" позволяет прочертить еще одну линию преемственности футуризма по отношению к символизму. В статье также рассматривается, как манифест Лившица мог отразиться в "Утре акмеизма" Мандельштама.